Голоса
Сон –
…мы с тобой идём
по улице вдвоём,
и зной листвы
твои
целует ноги…
Но это только сон
и вдаль уходит он,
и стон луны
разлился вдоль дороги.
Седая голова
и без вина пьяна;
осенняя листва,
ну погоди немного…
Осенняя листва
кружится до темна.
Осенняя листва
у моего порога.
– Ну, что сказать, старик,
здесь некого винить,
когда весь лес
горит улыбкою листвы;
горит в последний раз
и опадёт увы,
остался только час
для истинной любви.
Гостит сейчас у вас
листвы осенний вальс,
страстей не утолив,
он приходит в блюз…
переливая грусть.
Уходишь навсегда!..
А думаешь – вернусь…
Вернусь,
ещё вернусь
в осенний блюз…
Лети,
Лети, старик,
осенний лес горит
и вечность не спешит,
услышав листьев крик.
– Молю за нас двоих,
молю за сирых сих,
люблю в последний миг –
Осенний лес,
Осенний блюз,
Осенний стих.
1999
…надо мной витает рок
Сумасшествия – Нью- Йорк…
От убитых лет и зим
я бегу в Иерусалим,
я бегу в Иерусалим,
я бегу в Иерусалим…
Из письма Белле
Что сказать тебе ещё?
Жизнь проходит мимо…
Я пишу тебе письмо
из Иерусалима,
Ночи Белое Лицо…
Ночи Белое Лицо,
к мистике я склонен…
Мнится, чудится мне всё –
здесь я похоронен.
Катится столетий вал,
кто идёт не видно…
Просто я так долго спал
со времён Давида…
Прислони своё кольцо
к камню над обрывом:
это – я.., моё лицо
стало почти зримым…
Подари мне! Подари
сон неповторимый:
…и плывёт Иерусалим,
Г- сподом хранимый.
Что сказать тебе ещё,
моё Сумасшествие,
видно, каждого своё
убивает шествие…
Ночи Белое Лицо,
ты, пожалуйста, прости
многоточие росы,
Сумасшествие моё,
мне, конечно повезло.
Сколько раз я был убит –
сосчитать уже нельзя.,
что я должен вечно жить,
потому что Вечность спит
на ладонях у тебя,
Ночи Белое Лицо.
Стон
Ты, пожалуйста, прости.
В сумасшествии Осы
тоже полосы
видны.
Убедись воочию.
В одиночестве Луны –
ночи многоточие,
Ночи Белое Лицо…
Ночи Белое Лицо –
многоточие моё…
1998
Укутанный в узел
безумия –
ухожу
в высь…
И стынет голос
осеннего альта,
ясен и
чист…
Делая сальто –
стремительно
падаю
вниз,
в объятья
утреннего асфальта…
Я ключ подберу
к любой
высоте или
пропасти,
словно Гудини…,
из неволи,
где на парусе неба
завис –
чтобы услышать
твой голос,
голос низкого альта,
и падения –
свист.
Я вернусь…
И когда возвращусь
в этот мир
из глубин,
сбросив оковы
на век или
миг –
коснусь
земли… и снова:
“…я так рада, что ты позвонил,
любимый,
моей жизни нелепой
отрада…
я так рада, что ты позвонил,
моя радость…”
2000</i
Нью-Йорк, я – кровинка твоя, я – пылинка,
я – льдинка.
Я растворяюсь в артериях твоих сабвеев,
целую твои звёзды, молю о прощенье,
упиваюсь похотью, и снова молю о пощаде;
распятый на хайвеях, разъятый скоростями,
я ем глазами дорогу,
впиваюсь в её губы, чувствую прикосновение
её голени, млея от восторга и удовлетворения,
и вечного страха падения…
Молюсь. Молюсь…
Боюсь, боюсь. И проваливаюсь в чрево
твоих суперов и пабов, превращаюсь в вечно
жующее животное.
Я – грешен,
мои грехи опережают добрые деяния;
я постоянно молю о прощении,
и опускаюсь в новый грех.
Он выплёвывает меня измочаленного,
уставшего, словно вчерашний день;
и я наполняюсь ненавистью к нему и себе.
Но ты, мой маленький Нью-Йорк,
проглатываешь меня,
и всё начинается сначала.
Нью-Йорк, я предал тебя.
И ты – предал меня. Я ненавижу. Ненавижу
и боюсь. Я верчусь 25 часов
в сутки, чтоб свести концы с концами.
Но концы расходятся всё шире и шире.
Мои желания неуёмны. И я вливаю свою
страсть в твои музеи, банки и бордели.
Я терзаюсь монетой твоих автоматов.
Я мотаюсь. Падаю и поднимаюсь.
Каюсь…
…открываю рот – и пирог проплывает мимо…
Я хватаю. Успеваю.
…и.… – не в силах его проглотить.
И я смеюсь. Задыхаюсь.
Я перепутал ночь и день.
Я работаю до изнеможения и гуляю
до потери пульса.
Всё о`кей!
Я – это ты.
Ты – это я, мой маленький Нью-Йорк.
Я – травинка. Пылинка. Росинка.
Пульс и дыхание города.
Моя любовь и ненависть – Нью-Йорк.
Я – это ты. А ты – это я.
Прости нас, Г-споди.
1992
Я из ночи
иду…
Удираю от одиночества..,
от обид,
чёрных мыслей,
созревших в беду;
продираюсь,
проваливаюсь, бреду,
сквозь палочный строй
своей совести…
Невелик мой улов
в лоне снов,
я в плену у бессонницы слов.
Быть может, схожу с ума?
На лунных галерах –
последний невольник
на вёслах ресниц,
уставших без сна…
Где он?!.. –
ночи причал?..
На столе
сонный чай
и печальный рассвет…
Разлилась
предрассветная тьма,
кровоточит
рассветною ранью
бессонница,
бесстыжая распутница,
гонит тебя,
милый и добрый сон,
в осеннюю ночь,
в распутицу…
…помню,
солнце торчало
над моей головой,
сторожило меня.
И мама, бывало:
“Вставай, уже солнце устало…”
А ты, сон, –
торчал в моей голове,
путался в траве волос
и никак не хотел уходить…
Свет тает…
Хорошо дожить… до рассвета…
и увидеть улыбку звёзд…
1970
Отраженье моё, отраженье
Я гляжу на тебя с отвращеньем
Где осталось моё отраженье –
лет семнадцати от рожденья?
Отчужденье моё, отречение
От вращенья моё отражение –
убирайся! Знать не желаю
все глаза-зеркала, где растаял.
Жизнь играет ноктюрн с листа,
Плачет скрипка – казнит, карает –
осень сводит её с ума…
В сером небе мелодия тает.
Всё старо – не гляди на меня,
Жизнь играет Ноктюрн номер восемь,
Ноты – воронов стая на озимь
и скрипач без лица – это я…
Плачет осень…
2000
Длится жизни
моей сженье
от нелепого вращенья,
безуспешного скольженья
в суете текущих дней.
Провидение сильней
кораблей желаний синих…
…и ночей сгустился иней
Суетой Текущий Дней…
С ума-с-шествие на дно;
«сумма» – это-ли словцо
приплелось в строку случайно?..
Всё это весьма печально –
потерять своё лицо
изначально…
Но смеётся грех-нужда.
Медленно. Неторопливо.
Перемётная сума
на крюке – неотвратимо
сводит слабый ум
с ума.
1999
Не имея счёта в банке,
Оставляет деньги в баре,
Он стучит на барабане
В ожидании Годо…
И летает звук над нами,
Не задерживаясь в драме,
Растворяясь в океане
Одиночества его.
Плачет горько саксофон,
Плачет больно и печально,
Потому что он влюблён
В барабан звук прощальный.
А любовница гитара
От такой любви устала,
И стекает страсти зов
На ладонь её ладов.
Барабан луною пьян
И мелодия звучит.
Ловит он с гитарой fun,
Засыпая на груди…
Ошалелый бенд в угаре
От участия в романе.
Он давно уже в ударе –
Соловей на барабане.
Музыкант, играй, играй!
Лабухи, развесьте уши,
Это просто Б-жий дар
Льётся, проникая в души.
Ночь заслушалась сама,
И луна разделась голой…
И танцует сатана –
Барабан играет соло…
Вино выпито до дна,
Спит рассвет в оконной раме,
Одинокая струна
Слёзы льёт на барабане…
Не имея счёта в банке,
Оставляет деньги в баре,
Музыкант на барабане
В ожидании Годо…
И летает звук над нами,
Не задерживаясь в драме,
Растворяясь в океане
Одиночества его.
1999
…ненавижу тебя,
Ненавижу себя,
Ненавижу невольницу жизнь…
Только тенью крыла,
что вода унесла –
отзовись. Отзовись! Отзовись!!!
Залётный дождь
по волосам стегает
и по устам горячим
знойных рощ.
Он, словно вождь,
вожжами
вяжет, жалит.
И настигает нож…–
возлюбленную ночь
и умирает
в капельках незрячих,
в слезах, в улыбке, в плаче
мостовых.
И, кажется, он стих
на век – на миг…
И длится миф,
где месяц-князь
девчонке мечет
страсть,
Ей хочется ещё,
чтоб поцелуев
сласть
горела горячо,
так, чтоб по телу дрожь,
пока стучится дождь,
в закрытое окно,
где бредит ночи
власть.
И в чём её вина,
что ночь любви мала?
И месяц среди дня
не месяц, а луна…
Ах, сладкое оно,
осеннее вино,
пока стучится дождь
в закрытое окно.
1999