“… ты — поэт”— она сказала.

Ты — поэт,
от кухонных столов и фонарных столбов,
для районных психушек…
От ночных кабаков и залётных подушек,
ты — поэт криминально-портовых козлов.
…всё, что мог проиграл, пока жил.
И года,
за оплату долгов заложив,
ты удрал
в ирреальность писсуарных стволов.
От реальности быдла. От житейских основ.
Вот и всё:
нет реальности большей ирреальности снов.

Ты — лунатик,
окно в горизонт отворив, ты всех обоссал,
хотя рядом мотались причал и вокзал,
и ты запросто мог
разменять ленинградский туман
на лондонский смог.
Что теперь говорить?
Огород городить.
Ты просто устал. Занемог. Или это — мятеж?
Твой протест против грешных, святых,
против мёртвых, живых, против всех,
против нас…
— Кушай. Ешь!
Ты попал: плюнул прямо в сей час.

Ты — поэт от Луны и для теней,
что остались в родимой земле.
Ты летаешь туда и сюда на зелёной метле,
вертеле…
Верь тебе!?

Ты — поэт… Я — оса. Твоя бывшая блядь.
Как больнее ужалить тебя? Как достать?
Уберечь. Удержать. Целовать
слабака и гиганта, чистоплюя и арестанта?
Моё маленькое дитя.
Я ль тебя не лелеяла? Я ль тебя не водила
по вертепам и медицинским светилам?
Свои песни дарил ты другим. Я их пела.
Это — песни мои. Я стирала твои портки.
Я тебя отмывала, на себе из пивных
и борделей таскала. Что ж? Классик нынче
ужо ты большой и тебя величают
по отчеству.
Монографии пишут о твоём —
нашем творчестве.
Я тебя сотворила, издала в переплёте
кленовом, в издательстве “Море”.

Ты — поэт… Ты остался в полете…
В чём беда?!..
Нет, любимый, тебя на земле.
На планете Земля я — одна.
Нет тебя. Ты — любовь моя.
Моё — горе.

1996