Oleg Soshko

«Благословен… …что …не создал меня рабом!»
Утренние Благословения. Сидур

Жить стало лень
и я ушёл искать
вчерашний день;
не предъявляя иска
поднялась сень
и замелькали лица,
ушедших в тень.
Два Александра
(Блок и Пушкин)
спешат на вороных
на ужин,
занять два места
у окна,
где карта – на двоих,
а Вечная Невеста
грустит одна.
В Игорный Зал
известный люд всё
прибывал
И воздух
оставался чист
в салонах сих.

Вийон, Самойлов,
Достоевский
догнали их.

В прелюдии игры
раздался свист –
Смерть приглашала
всех на вист.
Дождь моросил.
Умытый Невский
обняли фонари.
Смешались
под лунной лампой
теченья лет.
Остался только
длинный след
кометы дальней
И в этот свет
вошёл Вийон:
– Привет, Петро!
Каким путём?!
– Ведро вина,
по-вашему галлон,
я не допил…
– Допьём вдвоём –
сказал Вийон.
– Жить стало лень –
продолжил я –
и жажда перемен
ввела меня
за грани бытия.
(…вторые сутки)
дождь моросил…
Вийон: – Как там на воле?
– Во Франции?! – бардак.
К беседе прилепились тени.

Радович: Балканы?
– Балаган –
содружества
из разных стран
умылись кровью
Косового поля
и молча разбежались
по домам.
Радович: – Глухая доля…
Достоевский: – Россия?!
– В поисках вины.
Все меряют размер узды
и ждут
конца войны.
Эдгар По: – А в Новом Свете?
– Живут,
как дети, –
на другой планете
и видят сны.
Вийон: – Друг мой,
давай допьём
стакан весны,
наполненный войной
Конца Времён.
Тени: – Зачем ты здесь?
– Что привело тебя
в пространство сени?
– Пустое любопытство
или вера?
Яя-яяя: – Ожиданьем жил чего-то
и выпал из галеры
сна,

взглянув на новые ворота,
меня пленила новизна
и ощущение полёта.
Тени: – Как ты попал
в другое измеренье?
– Я занесён
вчерашним сном
и удивлён:
всё тоже здесь,
как на планете,
но только
в чёрно-белом цвете;
исчезло время
в глубине пространства,
и эха
звук не возвращался,
и это не казалось странно –
слились в едино
ночь и день,
грань света
поглощала тень,
где время
обретало постоянство.

(Разлились сети тёмно-серо
и появился запах серы)

Тени: – Какая лепота?
– Какая лебеда?
– Какая слепота
вела тебя в края,
где умер смех,
где нет весны

и полная нелепость:
святая женщина –
одна на всех,
наша сестра,
в платочке из росы
и величают её нежно
Ваша Светлость –
Смерть.
…из глубины незримых линий
поднялись голоса лиловых лилий:

О, гениальные, великие –
живые-мёртвые-убитые-
и прочие в земле зарытые,
где времени прервалась нить,
а вечность спит,
и здесь живёт антисемит.
Вийон: Оставь столетий
тёмный спор.
Самойлов: Но почему?
Он не убийца и не вор!
Хлебников: – …и посему:
плывут по небу облака
в объятьях ветра.
Земля,
как баба у окна
присела
в ожиданье света
и вышила узор
начала
и конца времён.

– Поэты!.. –
листая осени улов
из лунных слов
своих стихов –
вели меня
в листву веков.

Тени: – Держи его! Держи!
– Сестрица Смерть,
скажи хоть пару слов,
хоть что-нибудь…
Смерть: – У слов моих далёкий путь.
Они несут взрывную смесь.
В них – ненависть, любовь и месть –
в них – зло, что в человеке есть.
– Позволь,
по мнению небес,
у каждого в крови
есть капелька любви;
на звёзды оглянись,
в рассветы посмотри…

Смерть: – Но человек
в угаре забытья
уничтожает
всё вокруг себя.
И разрушает мир,
где каждый миг
вершится миф
во славу бытия.

Тени: (раздался стон)
–…грехов не счесть…
Смерть: – …невыносима
ваша спесь!

[…Стена Печали
поглотила тени
и только след остался на ступенях
спрессованных во времени
имён.]

Ну, что ещё?
– …за что всё зло –
на одного?
Смерть: – …за всё –
за то, что в ночь уходит вечер,
за то, что проиграл войну,
за то, что взваливать на плечи
народу Торы всю вину –
легко!

Дождь
утонул в волне залива.
Невский проспект
оделся в иней…
Эсминец «Фёдор Достоевский»
входил в Балтийский порт.
Жить было лень –
и начинался обычный день
хмельных забот.

2004